[albansk]

Название: Крыса и соль
Автор: Команда ПС
Бета: Команда ПС
Тип: джен
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Питер Петтигрю, миссис Петтигрю
Жанр: драма
Размер: мини (приблизительно 10 700 знаков)
Дисклеймер: Все права на персонажей принадлежат Дж.К. Роулинг
Саммари: Красота в глазах смотрящего. Впрочем, как и все остальное.
Тема задания: Фик написан на тему «История о том, как хороший мальчик стал Пожирателем и при этом остался хорошим мальчиком.»
Примечание 1: фик написан на командный конкурс «Битва за Англию».
Примечание 2: за этот фик нужно голосовать по критериям "Раскрытие военной темы - Личное" и "за общее впечатление"

Ветер за окном присвистнул так лихо, что Соль проснулась на полчаса раньше задуманного. Это оказалось даже кстати. Лишние тридцать минут, чтобы привыкнуть к боли. Уже давно прошло то время, когда можно было вскочить с кровати и быстрым размашистым шагом подойти к зеркалу, отразиться в нем ловкой молочно-белой тенью и ускользнуть куда-то в сторону. Теперь же следовало спокойно сесть на краю разобранной постели, спустить обе ноги на пол - холодный и пыльный - и осторожно начать вставать. Так, чтобы не оказаться в итоге лежащей на полу. В правой ступне что-то неприятно щелкнуло прямо там, где фаланги пальцев соединялись с плюсневыми костями. Резкая знакомая боль заставила Соль сдавленно охнуть и перенести вес на левую ногу. И снова на правую, чтобы вновь почувствовать, как что-то твердое и неподвижное упирается в кость. И еще раз. И еще раз. Пока боль не станет терпимой. Можно сжульничать: опереться не на весь свод стопы, а только на ее внутреннюю часть, тогда основная нагрузка придется на большой палец. Но кто же жульничает сам с собой? И поэтому – шаг вперед. Так, словно ничего не болит. Не морщиться. Улыбаться. Дойти до умывальника, потом к плите, потом к столу, потом покрутиться перед зеркалом. Все как обычно. Все как у других.

Она всегда старалась оттянуть момент выхода из дома, особенно если в этот день было ее дежурство - стоило Соль втиснуть ноги в форменные туфли, как в ступне снова что-то нехорошо щелкало. Соль предпочитала носить мягкие сапожки или ботинки - чудесные ботинки из телячьей кожи, со шнуровкой, с рифленой подошвой, такие удобные, что их не хотелось снимать, но правила строго предписывали ей остроносые узкие туфли. Больше всего Соль раздражала невозможность предсказать, где именно они натрут ей в следующий раз. С тем, что к вечеру чулки промокают от крови, она уже смирилась.
Портрет насупившегося Детеныша, как обычно, висел немного неровно, сколько бы Соль не поправляла его, он все равно кренился влево. Детеныш, облаченный в форменную мантию, смотрел на нее мрачно и обреченно и всем своим видом выражал глубокий внутренний протест против школы, очередной речи директора, долгой примерки у мадам Малкин, ежегодной колдосъемки "для бабушки" и вообще против всего на свете. Она очень его любила. Возможно именно поэтому, в тот день, когда ей торжественно вручили Орден Мерлина, она нашла в себе силы заплакать.

"Бедная миссис Петтигрю" - новое складное имя быстро прилипло к ней. Но она по-прежнему называла себя "Соль". Разумеется, не вслух.
Люпиновский щенок теперь приходил к ней каждую субботу - пить чай. И как только у родителей не хватило жалости утопить его, как только они впервые поняли, что мальчишку укусил не просто волк, а оборотень? И вот он сидел в ее маленькой гостиной и скулил, скулил, такой потерянный и несчастный, похоронивший двоих лучших друзей и свидетельствовавший против третьего. Сидел на стуле Питера, ел тосты с джемом, пил крепкий чай и скулил. Наверное, решил, что раз уж они теперь оба осиротели, то Соль примет его... как сына... Сына?

Глупое животное.

Ее мальчик любил яблоки во всех видах, таскал в карманах липкие сахарные орехи, не умел разделывать рыбу, насвистывал гимн Британии за завтраком, боялся говорить ей о плохих отметках, радостно кричал на всю улицу о том, что неожиданно получил "Превосходно" по СОВ, разбил за всю свою жизнь пятнадцать тарелок, из них шесть – одновременно... Он сосал ее грудь так яростно, что захлебывался молоком, отчаянно кашлял и снова вцеплялся беззубыми деснами в сосок. Он бежал по садовой дорожке, падал, вставал и снова бежал. И его курточка была вся в грязи. Его первые ботиночки хранились на чердаке, и Соль совершенно точно знала, в какой именно из десятков пыльных коробок.

Ее мальчик никогда не скулил. Он мог заплакать, но никогда бы - нет, только не Питер - никогда бы он не стал раскачиваться на стуле и бормотать о своей вине и о том, как ему жаль.

Вот уж с кем она хотела бы поговорить, так это с Блэком. Но они боялись, что Соль разорвет ему глотку, и не разрешили ей ни увидеться с заключенным, ни даже присутствовать на процессе. Глупцы. Ей всего-то и нужно было - заглянуть ему в глаза и задать один единственный вопрос. Просто для того, чтобы увериться.

***

Путь на работу был, как всегда, и длинным, и коротким. Конечно, она могла аппарировать прямо из дома, но ей нравилось не спеша выйти за калитку, пройти до конца улицы, или даже еще дальше, подумать о том, что она будет делать на работе и о том, что сегодня вечером можно будет поужинать в Дырявом Котле, заказать телячьи почки в вине. Сама она в последнее время старалась не готовить дома. Ее стали раздражать сильные запахи. Впрочем, не только они. Раздражало все: сочувствие, шепотки за спиной, слишком плотные чулки, небрежная прическа Мэгги Стоун, камни под ногами - те самые камни, по которым прыгал мальчик Пит и размашисто шагал выпускник Хогвартса Питер Петтигрю.

Мир стал невыносим.

Солнце пробивалось сквозь густые облака, отражалось в озерце, грело старые кости деревьев. Молодая пара ссорилась у открытого окна, а их ребенок тем временем кормил кота овсяной кашей. Муравьи тащили по тропинке какие-то веточки. И это тоже было доказательством того, что она не сошла с ума, что все на самом деле так, а не иначе.

В Министерстве ее уже ждал ворох бумаг, и чуть ли не на каждой второй стояла пометка: «Срок исполнения завтра». И это было хорошо. С тех пор, как Крауч стал ее непосредственным начальником, работы прибавилось втрое, как будто он понимал, что Соль может работать сутками. Крауч ценил свою подчиненную за исполнительность, Соль ценила его за то, что он был таким же, как она сама. Он тоже не умел принимать сочувствие. Ровно в пять часов они закрывались в его кабинете и молча пили чай с молоком. Десять минут тишины и покоя посреди потока апелляций и жалоб.

Часто в ее сердце на считанные секунды вцеплялась боль, такая острая, что Соль не могла ни шевелиться, ни дышать, и эти несколько секунд растягивались в ее сознании на минуты, за которые она успевала представить, как будут спорить из-за наследства ее родственники, и порадоваться тому, что ей-то будет уже все равно. Но боль проходила, Соль выдыхала и работала дальше. Она еще не решила, стоит ли обращаться к колдомедикам – в конце концов, умереть за рабочим столом не такая уж и плохая смерть. При исполнении. Похороны за счет Министерства…

***
Домой она вернулась, как всегда, уже под утро. Скинула пыточные туфли в прихожей и прошла на кухню, оставляя за собой на паркете маленькие пятнышки крови. В этот раз она стерла подушечку большого пальца. Предрассветные сумерки играли тенями от занавесок, и можно было подумать, что это не ветер колышет легкую ткань – это ее мальчик прячется за дверью. Он просто прячется. Он просто играет. Он живой, потому что не может быть мертвым – ведь солнце все так же встает на восходе, а ласточки вьют свои гнезда. Смерти не существует. Разве не этому учил его Волдеморт?
В тот день она встала рано и испекла ему яблочный пирог. За завтраком они обсудили, что надо бы обновить ей гардероб, и почти договорились купить ему вскладчину маленькую квартирку в Ист-Энде – ведь Джейн так и не научилась толком аппарировать, всякий раз приходится ждать неприятностей. Проще переехать поближе к ее родителям, чем постоянно посещать Мунго… Теперь Джейн уже месяц как замужем…
Кучка просыпавшейся соли серела на льняной скатерти. Крупная крыса с облезлой шкурой и невероятно длинным хвостом деловито грызла кусок хлеба, сидя прямо на столе рядом с опрокинувшейся солонкой. Тени метались по углам.

- Я так тебя люблю, как соль, - прочитал вслух десятилетний Питер и посмотрел на нее. – Это же очень правильно про любовь?
- Соль? – улыбнулась она, - Да, Детеныш, это о любви.


- Я больше не сыплю яд в подвале, - сказала она крысе.
Крыса ничего ей не ответила

***
- Мать меня убьет, - сказал довольный собой Сириус и еще раз перекинулся в собаку.
- Ну, положим, не убьет. Главное, не грызи ее обувь и не мочись на дверь в комнату Регулуса, - хихикнул Питер.
- Поверь мне, трудно удержаться, - зевнул Ремус. – Вот иной раз и не хочешь вроде, а понимаешь, что надо.
- Странно, что я превращаюсь в оленя, - вздохнул Джеймс, - Мне бы больше подошел лев. Ну или хотя бы волк или собака.
- Все одно лучше, чем быть крысой, - Сириус снова стоял на двух ногах и снова чесал живот, - Черт, мне кажется, что у этой собаки блохи. Извини, Пит, но, правда, крыса это как-то совсем не героически.
- Зато очень удобно, - ответил Питер, мысленно отмечая, что Сириуса он, пожалуй, все-таки четвертовал бы.

Но его анимагическая форма действительно была очень удобной. Люди говорили и делали все, что им заблагорассудится, а он сидел где-нибудь в углу и внимательно наблюдал. Он даже дома такое пару раз провернул, но мамина приятельница заметила его хвост, торчащий из-под дивана, и мама снова разложила ядовитую приманку в подвале. Питер, конечно, есть отраву не стал, но и превращаться на каникулах в крысу старался с тех пор пореже. Зато в Хогвартсе он мог позволить себе хоть каждый вечер сбегать в Хогсмид. Так он и попался Волдеморту – в заведении мадам Роземерты. Хотя было бы правильней сказать, что это Волдеморт попался ему.

Немолодой мужчина в добротной дорожной мантии рассказывал что-то увлекательное, судя по тому, как близко придвинулись к нему слушатели и как редко они вспоминали о своем сливочном пиве. Питер притаился у ножки стола, настороженно дергая усиками. От человека шел слабый гнилостный запах, наподобие сырного, но его слушатели явно этого не замечали. Беллатрикс Блэк - Питер узнал ее даже с этой странной гладкой прической, совершенно ей не шедшей - наклонилась к говорившему так близко, что почти легла грудью на столешницу. Ее ноздри трепетали. По всему было видно: она не столько слушает то, что он произносит, сколько впитывает в себя его самого вместе с запахом, жестами, мягкой улыбкой, блеском темных глаз и ядовитой злобой.

По части злобы Питер был большой знаток. Иногда он спускался в подвал родительского дома, особенно часто он делал это в те дни, когда мама раскладывала на полках ядовитые лакомства для крыс. Тонкие ароматы злости, страха и боли оплетали его с ног до головы. Он никогда не интересовался, почему мама не воспользуется магией, чтобы раз и навсегда извести грызунов. В конце концов, если ей так уж не хотелось колдовать самой, всегда можно было кого-то нанять…

Хотя мужчина в дорожной мантии и пах премерзостно, говорил он дельные вещи. Пробираясь обратно в Хогвартс, Питер обдумывал услышанное, прикидывал то так, то этак, вертел мысленно цветные обрывки разговора, сравнивал с тем, что он слышал от старших, от матери, о чем шептались при нем ее сослуживцы в Министерстве. Все складывалось. Кусочек к кусочку. Магглы опасны. Два вида не могут существовать на одной территории - о, это было хорошо ему известно.

На следующую встречу Волдеморта с его сторонниками Питер явился практически верхом на одном из гриффиндорцев – суббота выдалась холодной, и неспешная прогулка в меховом капюшоне показалась крысе намного привлекательнее, чем пробежка по промерзшей земле. Но надо же было этому старшекурснику вместо того, чтобы спокойно повесить мантию на стул, зачем-то начать расправлять капюшон. Питер, конечно, запустил зубы в сдавившую его ладонь и был тут же безжалостно шваркнут парнем об стол. У него перехватило дыхание от удара, такого сильного, что даже писк не вырвался из его хрупкого пушистого тельца. Запах гниющего сыра стал всеобъемлющим - человек в дорожной мантии склонился над Питером, поигрывая вилкой для рыбы.
- Что это здесь у нас? Гости? – Спросил он, но не у своих почитателей, а у оглушенной крысы.
Питера настолько охватил парализующий ужас, что простая и очевидная мысль - взять и превратиться обратно в человека - так и не пришла ему в голову.

Несколько лет спустя, когда Питер стоял на коленях и плакал от боли, он вспомнил минуту, в течение которой был уверен, что вилка сейчас вонзится ему в брюшко, и слезы его стали так сладки, как бывают только слезы счастья. С тех пор он не боялся ничего. Да, его сердце начинало биться чаще, когда Дамблдор задерживал на нем свой взгляд, но это был не страх, а радостное возбуждение, какое бывает у бойцов перед началом схватки. Лорд взял его за хвост и присвоил себе, вместе со страхом и сомнениями. Бояться нужно было только Лорда - но как можно было его бояться, если в жизни Питера еще не было человека, который мог бы взвесить все его проступки и счесть их ничтожно малыми по сравнению с самим Питером. Разве что мама.

А мама старела. Не очень заметно. Она все еще была красива, и иногда загадочно улыбалась, вернувшись домой с букетом осенних цветов. Ей нравилась Джейн, а Джейн терпеть не могла свою будущую свекровь, но удачно скрывала свою неприязнь. Мама изредка касалась рукава его мантии, и Питеру становилось стыдно за то, что он хочет поскорее переехать в отдельное жилье.

- Береги себя, Детеныш. - Сказала она однажды, закрывая за ним дверь.
В ее интонации он различил печальное: "Я все про тебя знаю, мальчик".
- Мама, - ответил он, - со мной ничего не случится.

Через шесть часов Питер Петтигрю отрубил себе палец.